Бернхард Шлинк. Эта женщина на лестнице

Gerhard Richter, Ema. Akt auf der Treppe

Я очень ждала Рождества, ибо именно к нему мне обещали подарить новый роман Бернхарда Шлинка "Эта женщина на лестнице". Нужно сказать, я нежно люблю творчество Шлинка, и, как библиофил и книгочей, я предвкушала как само наслаждение чтением, так и радость от пополнения моей библиотеки очередным Шлинком (у меня в библиотеке нет разве что его эссе "Вина за прошлое. Статьи на немецкую тему").

Читала я этот роман долго и очень дозированно – начав 25 декабря, закончила только сегодня. И не потому, что "не шло", а потому что Шлинк, как всегда, вплетает в своё повествование много маленьких и больших крючков, цепляющих как эмоции, так и интеллект, которые не позволяют "проглатывать" его книги, заставляют читателя нет-нет, да отложить книгу в сторону. Я откладывала книгу с почти претензией: "Герр Шлинк, что это было?! Вы серьёзно???" С нерешительностью, которую очень хочется развеять и развеять утвердительно: "Да ладно? Так разве бывает в реальной жизни?" Откладывала и с ностальгией, и с озадаченностью. Откладывала, потому что очень нетерпелось подтвердить или опровергнуть догадку и перелистать выставочные каталоги – казалось, я видела где-то описываемую в романе картину (оказалось, точно видела). Для меня она оказалась книгой – теоремой, которую хочется не столько раскладывать на аксиомы и искать пути решения, сколько получать довольствие от красиво сформулированной задачи и, в большинстве своём, просто догадываться о бесчисленном множестве этих самых путей, что само по себе впечатляет. В этом для меня весь Шлинк – мыслитель и эстет. Он никогда не даёт ответов на вопросы, но, обозначив задачу, позволяет читателю самому заглянуть в бездну "а что было бы, если..."

"Эта женщина на лестнице" была оценена Süddeutsche Zeitung значительно выше нашумевшего и принёсшего Шлинку всемирное признание "Чтеца". В ней тоже присутствует канва прошлое-настоящее, и тут нет ни глобального контекста, ни морали о гражданском и социальном долге индивидуума перед обществом, но размышления о долге перед самим собой, что, как явно следует из романа, порой куда сложнее и подчас не менее драматично, чем вопросы, которые он поднял в "Чтеце".